"Север" № 01-02, стр. 121

В городе N

Александра ПОЯРКОВА, ЛИТЕРАТУРНЫЙ КОНКУРС ЖУРНАЛА "СЕВЕР" "СЕВЕРНАЯ ЗВЕЗДА"

Александра ПОЯРКОВА

г. Рим

В городе N

(рассказ)

В городе, в котором я жила в детстве, был большой шинный завод. Некоторую часть бракованной продукции использовали для детских площадок – ставили в ряд ребром и где-то до середины закапывали в землю. Получалась такая шинная дорожка, по которой утром бегала и прыгала мелкотня вроде меня, а вечерами на ней пила пиво молодежь. Может быть, такое придумали делать не только у нас, но я потом была во дворах многих городов, но нигде больше такого не замечала.

Каждый город по-своему неповторим. И каждый меняется, гонится за модой, следит за новостями политики, растет или сохнет, разрушается, ремонтируется и украшается... Только если это город, где ты выросла, тебе не хочется видеть никаких изменений. Всего пару дней – и пусть все будет как тогда, как раньше. Поэтому, приехав, я не стала искать телефоны одноклассников или расспрашивать деда о знакомых, даже о соседях. Я и так уже вижу, что вместо волейбольной площадки сделали автостоянку, а на углу дома, где был магазин «Молоко», сделали салон красоты.

– Съездила бы погулять в центр... Прошлась бы по набережной... – сказал дед перед обедом. – Там так причал красиво отделали ко Дню города...

– Сначала суп доварю. Сегодня куриный, – ответила я и поцеловала его в лысую голову.

А через полчаса оделась и пошла к автобусной остановке.

Всего лишь за три неполных десятка лет я успела пожить не в одном городе и даже не в одной стране. Везде у меня остались компании друзей, с которыми я стараюсь не поддерживать связь. Конечно, у меня есть все адреса и телефоны и, может, я даже приеду к ним как-нибудь в гости, если буду уверена, что в этот вечер все будет как раньше. Не то чтобы я боялась перемен, но и жить воспоминаниями не считаю интересным. Кто-то мудрый сказал, что в одну реку нельзя войти дважды. Я запомнила.

Города – как те же некогда любимые люди. Несколько приятно оттого, что помнишь ближайший путь до аптеки, названия трех параллельных улиц и какая обычно погода в мае. И все, никаких больше чувств. И были ли?..

Я это и так знала, но мама сказала: «Придется мне брать отпуск за свой счет, ведь надо же ехать», а мне стало стыдно. Тогда я твердо заявила, что, пока мои документы готовятся, а работа меня не нашла, поеду я. Купила теплую куртку и билет на поезд.

Теперь, с настроением выполняемого долга, я доехала на желтой маршрутке до центра, вышла, закурила и в растерянности оглянулась. Что же делать дальше? Мне не на что смотреть, и нет ничего нового, что могло бы меня удивить. Может, «макияж» города и видоизменился, но все внутренности, его «мясо» остались прежними. В растерянности я побрела через парк. Под первой же лавочкой спал алкаш, почти все остальные занимали его братья по разуму. На тех, что в начале парка, поближе к ларьку, пили взрослые мужики. На дальних, там, где уже открывался романтичный обзор набережной, веселился молодняк. Школьники крутились под деревьями, прятали бутылки пива в перчатки и оглядывались, закуривая.

Я дошла до реки, унылой, серистой, ещё кое-где заплеванной льдинами. Посмотрела на прогуливающихся под руку старушек, редких бегунов с собаками, молодых барышень... Неожиданным пятном блеснула чересчур шикарная вывеска бара на втором этаже речного вокзала. И я пошла на этот свет.

Все было до противного свое. Прожив несколько лет в Греции и прознав «всю подноготную», я совершенно растеряла те чувства очарования и восхищения северного жителя, которые обычно они испытывают перед теплыми морскими городками, где, кажется, не прекращается жара, не кончаются фрукты с вином, песни, танцы и беспечные связи. Промучившись не одну зиму в доме без отопления, подхватив жуткую простуду от нескончаемых морских ветров, проведя не одну бессонную ночь из-за криков пьяных туристов, наконец пресытившись морем до кончиков волос, я уже была рада тому, что приходилось уезжать. Но и не знала, как вернуться на родину, казавшуюся уже рудиментом. Оказалось, это слишком легко и обыденно. Все черточки быта уже въелись в тебя и хорошенько пропитали, все знакомо, вплоть до стаканов в баре, в который тебе наливают виски. Хотя, казалось бы, откуда я могу это знать? Много ли раз я была в барах до своего отъезда? Думаю, можно на сигаретах в пачке посчитать.

А ведь наверняка почти все мои некогда друзья так и продолжали все эти годы жить: по выходным ездить на «тринадцатом» прогуляться в центре, покупать одежду в тех же магазинах и молоко в том же гастрономе, собираться теми же компаниями... Только к обычным темам разговоров прибавились обсуждения грудного вскармливания и умственного развития начальника. Как можно не сойти с ума в этой клетке? Как не давит это маленькое пространство, по которому ты курсируешь десятилетиями, день за днем – одно и то же? Мама рассказывала, что, когда приезжала в последний раз, встретила двух моих одноклассниц – Ленку с Надькой. Прогуливались под ручку, накрасившись одной помадой, – все как в старые времена, только пакета со сменкой не хватает. Одна вышла замуж за мальчика из нашего класса, другая – за своего соседа. У жителей этого города жизнь идет по трем этапам: воскресные спектакли во Дворце нефтяника сменяются ночными тусовками в клубе «Облака», потом все выходные – в винном отделе магазина «Юбилейный». Почти все лица, которые встречаются на улице, серые и злые. Разговаривать с тобой будут только сквозь зубы. Каждая лестница пахнет мочой, каждый газон завален покрывалом бутылок и целлюлозных оберток, каждое сиденье в транспорте надорвано или расписано. Это нормально, почти во всех городах так. Почти все так живут. Семь месяцев зимы, четыре месяца и две недели дождей.

Какое счастье, что ты когда-то увезла меня отсюда, мама! Уехать завтра и заклеить наклейкой от банана это место на карте Российской Федерации!

Бар на центральной набережной наверняка один из самых дорогих в городе. В будний вечер здесь тихо, шуршат несколько компаний и невнятная музыка. За овальной стойкой, прямо напротив меня, сидит клерк в костюме и лениво теребит свой бокал, опустив тусклый взгляд в инертную жидкость. Некуда спешить. Он поднимает на меня глаза и пальцами изображает просьбу о зажигалке. Может быть, конечно, я выгляжу так же уныло... Но я-то знаю, что давно уже никуда не спешу. Даже зажигалку кидаю лениво, гранью вперед, как плоский камень в воду, чтобы получился «блин» на поверхности. Он ловит, прикуривает и бросает её обратно, как подачу в волейболе – чуть подкинув вверх и ударив пальцами, задавая траекторию полета. Зажигалка падает в мой стакан.

Витя...

Его можно было, в принципе, опознать до того, как он поднял голову, до нелепых бросков, а всего-то по позе, очертаниям головы... Не знаю чего ещё... Ушей. Но я даже и не думала доверять таким своим ощущениям, что за глупость. Я так отвыкла, что можно встретить настолько старого знакомого случайно, просто по другую сторону стойки. Вру. Да просто я не хотела его узнавать.

Витя когда-то был капитаном волейбольной команды, баскетбольной команды, футбольного клуба школы, диджеем на субботних дискотеках, ведущим на праздниках… В общем, звездой. Каждый может вспомнить о таком «школьном герое» своего времени. Мы очень дружили, ходили под ручку, высиживали на сборах совета старшеклассников и хихикали, забившись в дальний угол, напивались иногда. Ну, целовались пару раз. В общем, было что-то невнятное, подростково-крикливое... Если сейчас составлять рейтинг десяти главных людей моей жизни, вряд ли бы он в него вошел. Хотя а кто вошел бы?..

Он лениво курит, вглядываясь в мое лицо. Возмужал, приоделся, отрезал юношескую гриву и бородку – повзрослел, но не постарел. Однажды классе в девятом мы развлекались – устроили подобие вечера встречи выпускников и размечтались о том, «как это будет все у нас через двадцать лет», разъехидничались на тему наших разжирневших когда-нибудь девочек, спившихся мальчиков и их карапузов. Он сказал: «Тебе, думаю, это не грозит. Ты с твоей-то энергией и успешностью и в пятьдесят будешь выглядеть как нимфетка». Потом летом я переехала и к нему в гости проведать так и не добралась, хотя и обещала много. Неисповедимы пути господни – вот и свиделись. Двадцати лет ещё, правда, не прошло, но сколько уже успело поменяться? Много ли?..

– Эльза, – говорит он вдруг громко, махая рукой.

Я вздрагиваю. Видимо, не многое изменилось, раз узнал. Как дела, Витя, что ты делал эти годы, чем жил? Что я могу тебе рассказать? Я, конечно, очень успешна, как ты и предсказывал. После нашего расставания поступила в один из лучших вузов страны, потом разочаровалась и бросила. Вышла замуж за бизнесмена, уехала жить в большой дом у моря. Потом развелась, вернулась обратно. Кстати, другой язык так нормально и не выучила. Нигде не работала, друзей всех где-то забыла. Что рассказать тебе, что же у меня нового? Пятнадцать килограммов. Тебе интересно?

Он не сводит с меня взгляд, видимо, ждет ответа. Потом берет свой бокал и идет ко мне. Имя мое редкое, ни с кем не спутаешь. В Греции меня с ним и моей внешностью принимали за немку.

– Что? Вы ошиблись, – и отпиваю из бокала большой глоток, выуживая губами плавающую в нем зажигалку.

– Правда? – он садится рядом со мной и долго смотрит. – Тогда жаль. Вы очень похожи на мою старую знакомую.  Я Виктор. Да выбросьте вы эту зажигалку, она уже отсырела вся, наверное. У меня есть.

Господи, ну какая же идиотка. Успокойся, засунь руки между коленок и спокойно посмотри на него. Здесь темно, почти ничего не видно, он не знал про тебя ничего целую вечность. Да если хочешь, можешь вообще с ним не разговаривать! Развернись и езжай к деду.

– Вы не против, если я составлю вам компанию? Раз уж я так глупо обознался... Выпьем вместе. Интересно, что сейчас делает Элка? Не удивлюсь, если она молодежный кумир где-нибудь в Канаде.

– Вы водку любите? Давайте возьмем.

Нам приносят шкалик «Парламента» и рюмки. В Греции пьют водку в стаканах – сто грамм водки, много-много льда и кусок лимона. Я, когда впервые увидела, чуть не подавилась ею же.

– За друзей, – поднял Витя рюмку и выпил хлопком.

– Бывшая любовь? – спросила я.

– Не то чтобы… Просто хорошая девчонка, талантливая очень. Егоза была страшная! Ну да ладно. Давайте какой-нибудь стандартный вопрос. Как вы здесь оказались?

Я испуганно смотрю на него.

– Я имею в виду… Не все же ходят пить в среду вечером. А у тех, кто ходит, должны быть на это причины. Ладно, наверное, бестактный вопрос... Извините. Давайте ещё по одной.

Ямос!* Теперь я рот боюсь раскрыть – боюсь, что он узнает мой голос. Сколько раз мы пели, орали, визжали дуэтом под гитару. Зачем я начала врать? Какая мне разница до того, что бы он подумал? Я не видела его десятилетие и, надеюсь, больше никогда не увижу. Теперь же признаваться во вранье совсем глупо. Он же никогда не был дураком, этот Витя. Сразу поймет все причины.

– Теперь за знакомство, – он звенит боком своей рюмки об стенку моей – и опрокидывает её в рот. – Я, знаете ли, правда считаю, что случайных встреч не бывает. Вот, например, знаете, как я со своей женой познакомился? Ехал ночью из Москвы домой на поезде, не спал несколько дней. Так заснул, что проснулся уже в Череповце. И проводник меня забыл разбудить. Вышел, растерянный, на вокзал, пошел билет покупать. Подхожу к кассе, а за окошком девушка сидит, красивая – глаз не отвести! Я не удержался, сказал, мол, отмените билет, давайте лучше встретимся вечером. А уже через три дня её к себе увез… Молодо – горячо.

Давно ли он стал так пить, этот Витя. Ладони у него большие, загорелые, пальцы длинные, мелко подрагивают, барабанят по рюмке. Кольцо тоненькое, серебряное. Значит, вокзальная красавица ещё в силе? Или какое оно может быть по счету?

– Жена моя сейчас в отъезде, – будто подслушав мои мысли, отвечает он. – Уехала с сыном в санаторий почки ему лечить. Да, – он делает большую паузу. – Но это ничего, ничего. Мне врач его сказал – это хорошо, что мы так рано это обнаружили. Сказал, что есть большой шанс все вылечить и больше никогда об этом не вспомнить. У вас дети есть? Нет? Знаете, я понял, что пока своих не сделаешь – никогда не поймешь, что это такое…

Он опять разливает водку. Надо бы сказать, чтобы снизил темп. Внутри, в грудной клетке, образовался как будто свищ – то ли тошнит от него, то ли, наоборот, хочется подпрыгнуть. Глазам горячо и неспокойно. Но дело не в алкоголе, а в каком-то внутреннем ощущении, которое я никак не могу понять и назвать как-либо.

– Женщинам, наверное, страшнее детей заводить. На них же больше ответственности  ложится. Всё боятся, что что-то в жизни упустят, чего-то не успеют. А мне кажется, было бы желание – все успеешь. Встретил недавно свою одноклассницу Надьку. С выпускного её не встречал. Она за это время и звание младшего лейтенанта милиции получила, и двоих родила… Главное: глаза счастливые – смотреть приятно.

Витя все говорил, рюмки все плыли. Я уже плохо слушала его, все царапала ногтями барную стойку. Он, кажется, рассказывал про фирму, в которой занимает пост вице-президента, про походы в тайгу, про каких-то людей, про какие-то клубы по интересам… Речь его становилась более мягкой и невнятной. Внутри меня же росла уверенность в правильном выборе своей тактики – умолчания. Я не знала бы, как построить наш с ним диалог – как кричать друг другу, находясь в разных башнях.

Зазвонил телефон, я извинилась и вышла в вестибюль. В трубке дед спросил, скоро ли я приеду домой – он не знает, одному ли ему ужинать или подождать меня.

Я вошла обратно в бар и попросила бармена вызвать такси.

– Спасибо. С вами очень интересно говорить, – сказал Витя. – Знаете, я каждый день вижу сотни людей... Со многими я обсуждаю разные рабочие дела, городские, погоду, всякую муть… И очень редко встречаю тех людей, которым было бы интересно, как дела у меня. С друзьями видеться времени почти нет. Последние недели ещё живу один. Хоть вешайся... Скорее бы мои родные приехали. Простите, я даже не узнал, как вас зовут. Все было ощущение, будто с давним другом говорю.

Я махнула рукой и кинула в сумку сигареты и телефон.

– Я провожу вас.

Мы вышли на пустую набережную под моросящий мерзкий дождь. Колкие капли плевали в лицо, в глаза.

– За что я только люблю этот город? Уехать бы поближе к морю, купить лодку…

 В Греции, в городе, где я жила, в это время года уже гуляют первые туристы, мелькая цветными юбками и яркими майками, начинают грохотать прибрежные бары и носятся радостные таксисты. Здесь же даже не работает половина фонарей. Мы стояли, засунув руки в карманы пальто, наконец-то молча, и потихоньку мокли. Подъехала черная «Волга» с шашечками. Я повернула к нему голову, тут он обнял меня и, покачиваясь, запел: «Безобра-азная Эльза, королева фли-ирта, с банкой чистого спирта я спешу к тебе...» Я уткнулась в его воротник и зажмурилась. Это был наш хит, исполнявшийся дуэтом в кульминации вечера, когда пьяное состояние достигало своего апогея. «Нам по двадцать семь лет, и все, что было, не смыть ни водкой, ни мылом с наших душ». Витя чуть наклонился, я на всякий случай отвернулась, и он поцеловал меня в лоб. Я отошла от него и села в такси. Сказала водителю адрес, потом посмотрела в окно, но уже никого не увидела.

Перед ужином дед пил свои таблетки. На ужин ели котлеты с картошкой. После пили чай с печеньем.

– Пенсию сегодня дали! Её всегда приносит одна девчушка – лет сорока. Очень я люблю, когда ко мне приходят. Хотя, кажется, она не очень умна, но зато хоть какой-никакой веду разговор немножко. Человек все-таки стадное существо, Элюша. Очень ему плохо без общения.

– Давай соберем твои вещи и поедем завтра домой, – сказала наконец-то я. – Знаешь, как тебя все ждут! Как мама будет рада.

– Переезжай-ка лучше ты ко

мне. Очень мне с тобой хорошо. Найдешь себе здесь работу, друзей старых, я тебя обременять сильно не буду… Представляешь, все три дня, что ты здесь, у меня такое чудесное давление, как уже несколько лет не было, – смеялся дед.

Он, сгорбившись, медленно ходил по кухне, тяжело дышал и смачно затягивался папиросой. Подошел к подоконнику, затушил бычок в старой банке из-под кофе, заложил руки за спину и застыл.

– Ой, снег опять пошел, ты смотри! – воскликнул дед.

Я подошла к раковине и начала мыть посуду. Подбитые стертые тарелки, железные вилки... Из крана холодная вода текла тоненькой струйкой, зато труба плевалась. На полу опять лежали куски штукатурки. Первые два дня здесь я пыталась привести квартиру в приличный вид – несколько раз перемывала старыми майками вздутые полы, чистила стены, стирала пыль, собирала по всем углам паутину, выкидывала коробки и нескончаемые давно начатые банки с уже порчеными маринованными огурцами… Теперь можно было оглянуться и ощутить, какой сизифов труд это был, какой масштаб бедствия уже есть. С тех пор как три года назад умерла бабушка и дед живет один, дом моего детства превратился в хлев. Да и как по-другому, если у него уже почти нет ни сил, ни зрения?

– Что ты упрямишься, если тебе плохо здесь! – закричала я. – Если есть дом, где тебя любят и ждут, где чисто, где всегда тебя вкусно накормят, где ты нужен! Нельзя же быть все время одному. А если ты опять плохо себя почувствуешь? Если, не дай бог, не успеешь вызвать врачей?

Дед молча смотрел в окно и тихо покачивался. Как Витя недавно. Я выключила воду, вытерла руки о дырявое полотенце, подошла и обняла его за худые плечи.

– Знал я, что такой разговор будет. Не обижайся, хорошая моя. Это мой дом уже много лет, и я здесь хозяин. Я никуда отсюда не уеду.

За окном и правда шел снег и таял в лужах. Горел один фонарь, и под ним чернели скользкие шины. Где-то за стеной завыла собака. Дома меня ждет все то же самое. Купить, что ли, билет в Азию, например до Ташкента, уехать, найти себе там подработку, жилье? Я никогда ещё там не была. Там, наверное, все совсем по-другому. Может, там лучше?

Дед похлопывал меня по ладоням.

– Не грусти. Я приеду на недельку, как обычно. Всем большой привет передавай. Обязательно передавай привет всем.

* Ямос! – «Будь здоров!» по-гречески во время застолья

Назад