Стихи Яакко Ругоева в переводе Дмитрия Свинцова

Переводам с финского языка я обязан Якову Васильевичу Ругоеву. Когда я в 1990 году готовил к публикации рукопись своей книги  «Портрет с часами», издательство «Карелия» посчитало, что в ней практически отсутствует «карельская тема». Ошеломленный подобным заявлением я пришел к Ругоеву – он вместе с Юрием Линником давал мне рекомендацию для вступления в Союз писателей СССР. Яков Васильевич утешать меня не стал, но вручил четырнадцать своих стихотворений с собственноручно сделанными подстрочниками. С его легкой руки я и в дальнейшем переводил стихи с финского языка, многие совместно с блестящим его знатоком Анитой Дункерс.

                                                             Дмитрий Свинцов

Яков Ругоев

ИСТОЧНИК ПАМЯТИ
Источник памяти народа –
язык живой.
Он создает, как и природа,
звезду с луной.
Он солнце создает.
И с богом
вступает в спор.
И освещает в мир дорогу
сквозь темный бор.

Пока еще не сгнили вехи
в глуши чащоб.
Как бы ни ставили помехи,
сбивая гроб
для песни чистой и высокой, -
не зарастут
чертополохом и осокой
язык и путь.

Других времен я слышу ропот.
Из мудрых книг
передается прежний опыт –
через язык.
И потому
под этим небом
и под луной
пребудет и водой и хлебом
язык родной.

***
Пришла на нерестилища беда.
В тяжелых испарениях вода
ворочается, словно в лихорадке.
О рыбы!
серебристые сиги
и харьюсы!
Пока на плавники
не отложили паразиты кладки,
пока нам не забила жабры грязь
и чешуя, как перхоть, шелушась,
не отвалилась от боков упругих, -
восстанем, други!

Пришла на нерестилища беда.
Исчезла первозданность навсегда.
От взрывов берега разворотило.
О рыбы!
Богатырские лещи
и гордые язи!
Пойди сыщи
надежную защиту от тротила!
Чтоб наши жены, полные икрой,
не всплыли животами над волной
под адский грохот,
вставший над округой, -
восстанем, други!

Пришла на нерестилища беда.
Стальною сетью нынче невода
протоки и пороги перекрыли.
О рыбы!
Благородные форель
и лосось!
Нам заказана купель,
в которой нас родители крестили.
Нам головы державной не сносить.
Пока еще хвостами можем бить,
над плёсами описывая дуги, -
восстанем, други!

Пришла на нерестилища беда.
Где гладь была,
где раньше синь была,
там вьется по воде
бензин тесьмою.
О рыбы!
Неужели окуней
старинный род
свой путь закончит в ней,
как смертник,
к небу вздернутый петлею?
Уже чернеет мыслящий тростник,
хранивший рода нашего язык.
Чтоб ржавчина не выела кольчуги, -
Восстанем, други!

Пришла на нерестилища беда.
Пришла на нерестилища орда.

Безумный насадив порядок свой,
сжимает все железною рукой
среди мазута, грохота и пыли.
Неужто впрямь
наступит все же день –
накроет землю вековая тень
и лишь налим
один
в придонном иле
прикроет веки,
вспомнит о былом, расскажет вам о времени ином,
о том, какие рыбы прежде были,
и только ёрш запишет эти были?..
1983

ОБЕЩАНИЕ
Если песни родные предам
и уеду туда,
где в помине нет белого снега
и льда голубого,
пусть отсохнет язык,
чтобы больше уже я не смог
ни единого вымолвить слова.
Если в доме однажды иссякнет
карельская речь,
перестанет совсем
над родной стороной раздаваться –
превращусь навсегда
в неутешное кантеле я,
чтоб струной ветровой
над замерзшей землей
отзываться.

***
Мои печали неба голубее.
Зеленый цвет у счастья.
Чуть темнее
цвет горя –
как у скошенной травы.
Но в торжестве -
                          державность синевы

Мои надежды цвет лелеют красный.
Хоть ветер по судьбе прошел ненастный,
мои мечты – как утро средь листвы,
как солнце это рыжее – прекрасны.